Nortt уже давно является одним из самых раскрученных брендов современного металлического андеграунда. Даже закрыв глаза на бессчётные переиздания демо "Graven", замозолившего публичные уши до дыр, и простив барыгам-спекулянтам баснословно заломленную цену за культовый фолиант "Gudsforladt", судить об ажиотаже вокруг смурного датчанина можно судить уже по тому, что альбом "Ligfærd" издан сразу четырьмя конторами, одна другой именитей. В особенности это касается "Sombre" и "Total Holocaust", чьи хозяева, как известно, питают практически маниакальную страсть к тому, что плохо лежит и хорошо продается. Впервые за четыре года датчанин удосужился записать стопроцентно новый материал, не прибегая к старинным, проверенным временем наработкам. Прежнюю основу из протяжных монотонных блэковых риффов, не то, чтобы совсем без влияния Burzum, апатичной перкуссии и мертвецкого хрипа, придавленного могильной плитой, Нортт довел до ума, чести и совести и с чистым сердцем пустил в тираж. Крёстный отец "всамделишного депрессивного погребального блэк дум металла" исхитрился записаться как заправский думстер, с гулким, громоздким, широкоформатным, без пяти минут панорамным звуком, не оставив [могильного] камня на камне от нигилистично скрежещущей аскезы ранних записей. Разрозненное изолированное звучание инструментов, по которым датчанин поразвесил столь угрожающее количество замедляюще-реверберирующих фильтров, что обзавидуются сами Evoken, в едином траурном порыве сливается в неповоротливую тучную громадину. Удушливость гитарных отголосков, многократно повторяющих накатывающий прилив риффов, смягчает мелодраматическая клавишная канва с вкраплениями акустики и всяческих колокольных звонов. Прохладно диссонирующие переборы, наподобие тех, что звучат в первой четверти 'dødsrune', подозрительно аукаются фирменным Evoken. Монументальный бой барабанов звучит эффектно, хоть и реакционно, но опорно-скелетной функции не несёт. Обволакивающие этюды в начале, середине и конце альбома отнюдь не порождают, развивают и заключают иллюзию скитаний по сырым казематам, а скорее звучат данью времени. Гулкие синтетические финтифлюшки с отзвуком замкнутых пространств пришлись бы более ко двору в раннем, дореформенном творчестве Нортта. А теперь их всяк малевать горазд. Музыка Nortt - неизлечимая душевная травма и непрерывный суицид, однако сам автор существенно облегчил её восприятие. По аналогии с тем, что сладкую микстуру глотать сподручней, нежели горькое снадобье, похороны созерцать намного приятнее, когда тело предают земле КРАСИВО. Что есть одинокая могила с покосившимся крестиком, размытым дождями холмиком, стёршимися от времени надписью и истлевшими цветами супротив роскошного склепа с ухоженными саркофагами и роскошными барельефами? Пустой звук. Дотошность и педантичность, ранее Нортту не присущая, поражает. В прежние годы датчанин не слишком интересовался деталями, беглыми росчерками кисти умудряясь нарисовать полноценную эмоциональную картину происходящего. Теперь он взялся за дело с чувством, с толком, с расстановкой и - главное - неколебимым осознанием собственного мастерства. Нынче похороны проистекают со всей помпой - горестно стенающей траурной процессией, наёмными плакальщиками, одетыми в новёхонькие с иголочки фраки, упряжью лошадок с пышным плюмажем, и роскошным гробом из сандалового дерева и бархатной обивкой. В роли похоронного оркестра - сам маэстро, торжественно, склонив голову, меланхолично подёргивая душевные струнки и поколачивая в сердечные барабаны под всеобщее молчание и скорбный хруст накрахмаленных воротничков. Погружаясь всё глубже и глубже в своё незавершимое исследование похоронной эстетики, Нортт с увлечением прорисовывает каждую буковку надгробия с золотым тиснением, каждый листочек погребального букета, каждое кружево траурной вуали, каждую горстку сырой землицы, брошенной за упокой души, каждую морщинку на лице усопшего, каждое слово, произнесенное приходским священником, и, наконец, каждое завывание стылого ветра над свежей могилой, когда скорбящие разойдутся. Болезненная одержимость смертью и не думала покидать тлетворный разум датчанина. Общепризнанный рекордсмен по употреблению "погребальной" лексики в пропорции к общей длине скупых, лапидарных состиший, Нортт продолжает тенденциозно стравливать возвышенную поэтику смерти с приземлёнными описаниями захоронений, наделяя, по собственному признанию, вожделение смерти эротическим оттенком. Редкое стихотворение Нортта обходится без гурманского причмокивания над словами 'død', 'lig' или 'grav'. Сластолюбивый гробовщик-графоман как-то заметил, что изрядно польстился бы, коли хоть одна заблудшая душа наложила бы руки на своё бренное тело под музыку Nortt. Отныне задача самоубивцев-меломанов усложняется: делать своё черное дело надо КРАСИВО. Вариант наглотаться таблеток и забыться сладкой смертельной дрёмой в занюханном углу не пройдет. Тем паче вешаться, взрезать вены или творить над собой ещё менее эстетичную расправу. Теперь, чтобы провести последние минуты жизни в гармонии с музыкой неземной красоты, просто необходимо помирать со вкусом. На широкую руку.
|